Как долго по дороге я иду!
А все еще я около себя.
Г. Седельников
Глава 1. ИГРА
В мягкой фиолетовой полутьме ее лицо словно светилось изнутри розовым светом, и необычным казался его овал в чернойволне ощутимо тяжелых волос. Странным было лицо, безжизненным, одно выражение застыло на нем - безнадежность. Можетбыть, темнота гляз скрывала и боль ее, и слезы, но слова были резкими, твердыми и беспощадно чужими. Жестокие слова, откоторых замерло движение в воздухе и повеяло холодом... И
Филипп сказал почти равнодушно, чтобы прервать этот разговор, чтобы ей было легче - он еще не понимал до конца, нехотел понимать, что она уходит,- чтобы тяжесть вины - да ибыла ли она виновата? - легла на двоих:
- Хорошо, не будем больше об этом.
Аларика облегченно вздохнула, вскинула голову и сноваопустила, теперь уже виноватым движением. И было в этом жесте то, чего больше всего не понимал Филипп, - неуверенность.
Непонятный получался разговор: говорила она прямо и энергично, но неуверенными выглядели жесты, неуверенностью веяло отвсей ее отрывочной речи.
Молчание заполнило комнату: она не знала, что делатьдальше, он пытался понять, почему оказался в таком положении. Почему? Десять лет детской дружбы, десятки ссор и примирений с помощью друзей - оба упрямы и горды, - и любовь... Любовь ли? Может, не было любви?
- Прости,- сказал он, с трудом шевеля губами.- Я, наверное, от природы инфантилен и не могу понять, что происходит.
Объясни мне, наконец, это что, так серьезно?
Аларика судорожно кивнула. На слова не хватало сил, а ещеона боялась, что решимость ее угаснет совсем и эта агония ихлюбви, которой он не хочет замечать, продлится еще долго,
долго...
- Я тебя всегда понимал с трудом,- продолжал Филипп, всееще на что-то надеясь.- Наверное, я слишком медленно взрослею. И все же... вот ведь парадокс - я тебе не верю!
Он подождал несколько секунд, всматриваясь в ее лицо,
ставшее вдруг чужим и далеким, и рывком выбросил свое сильное тело из кресла.
- Что ж, прощай. Что еще говорят в таких случаях? Желаюудачи и счастья.
Прошагал до двери, оглянулся, ничего не увидев, и вышел.
И только за сомкнувшейся дверью ощутил в груди странную сосущую пустоту, холодную, как ледяной грот, и понял, что этодействительно серьезно, серьезней не бывает, и ему до боли вгруди захотелось броситься назад, стать на колени и пустьдаже не видеть ее, только чувствовать рядом, ощущать ее тепло, дыхание... Но вернуться было уже невозможно, стена тамвыросла, толстая стена из двух слов: "Люблю другого... Люблюдругого! Люблю другого!!" Когда она успела? И кто он, покоривший доселе независимый ее характер? Или это всего-навсегослова, проверка чувства?.. Нет, не может быть! Так жестокошутить она не способна. Значит, на самом деле существуетэтот третий, замкнувший тривиальный треугольник! И не поможет никто. Никто! Потому что это, наверное, единственныйслучай, не подвластный даже аварийно-спасательной службе, когда - человек, помоги себе сам!
Кто-то прошел по коридору. Филипп открыл глаза...
Филипп открыл глаза и виновато улыбнулся, все еще пребывая во власти воспоминаний. Рядом с пультом вычислителя стоял Травицкий и смотрел на развернутый объем мыслепроектора,
перебирая на груди пухленькие пальчики. Метровый куб проектора был заткан цветами, и в его глубине в раствор стационарной ТФ-антенны было вписано лицо Аларики.
- Извините, - пробормотал Филипп, стирая изображение. -
Задумался...
Травицкий грустно покивал.
- Я не удивляюсь. Привык. У тебя, кажется, завтра ответственный матч?
- Финал Кубка континентов,- сказал Филипп, не поднимаяглаз.
Зачем я только пришел сюда сегодня, подумал он, все равноот меня толку, что от козла молока. У Травицкого и без менязабот хватает. Надо же, размечтался с эмканом на голове!
Аларику нарисовал... Почему я вспомнил о ней? Согласно всемнормам психомоделистов я должен сейчас думать только об игре. Или перегорел? Нет, просто запретил себе думать об игре. А на Аларику, выходит, запрета не хватает. Слаб ты еще, Филипп Ромашин, конструктор, спортсмен и так далее...
Тф - тайм-фаг - система мгновенной транспортации материи (здесь и далее примечания автора).
- Иди отдыхай,- посоветовал Травицкий.- Эту конструкцию,-
он кивнул на пустой объем мыслепроектора,- списываю толькоза счет твоего волнения. На твоем месте я слетал бы куда-нибудь один, например, в музей истории. Кстати, у меня к тебеодин не совсем обычный вопрос: не замечал ли ты каких-нибудьпоразивших тебя явлений?
- Что вы имеете в виду? - озадаченно спросил Филипп.
- Ну.... что-нибудь странное, экстраординарное, выходящееза рамки обыденности, ранее не встречавшееся...
- По-моему, нет, не встречал. А может, не обращал внимания?
- Так обрати.- Травицкий кивнул, погрустнев еще больше,
пожелал удачи и вышел. Маленький, круглый, грустный. Начальник конструкторского бюро, лучший специалист ИнститутаТФ-связи.
Филипп снял с головы корону мыслеуправления, называемую вбыту эмканом, постоял у пульта, размышляя о своих отношенияхс людьми, которые понимали его больше, чем он сам. Начальникбюро Кирилл Травицкий... человек, вырастивший из него конструктора-функционала, никогда не высказывающий недовольстваего постоянными увлечениями, капризами... волейболом, наконец. Хотя волейбол не увлечение и не каприз, это жизненноважная потребность, без которой нет смысла в слове "спорт".
Как их совместить - работу в Институте, требующую постоянныхзанятий, и большой спорт, требующий полной самоотдачи? Каксовместить несовместимое?
- Проблема! - пробормотал Филипп, пряча эмкан в нишу подпультом. Что хотел сказать Кирилл? Что он подозревал подсловами "необычные явления"? Что-то конкретное или это просто очередной тест на внимательность? Странно... А я сегодняи в самом деле заторможен, не сказалось бы это на игре. Надовстряхнуться... как тогда, пять лет назад...
...Шаги смолкли. Филипп открыл глаза, сделал шаг, другой,
все быстрее и быстрее пошел прочь от проклятой двери. Идтибыло мучительно больно, как босому по битому стеклу, но онпрошагал пустым коридором до метро медцентра Дальнего Востока, где Аларика работала врачом-универсалистом скорой помощи, мельком увидел свое отражение в зеркальной плоскостивхода, подождал, пока отпустит, и - всем корпусом в дверь!
На станции задерживаться не стал. Прямая линия сообщенияс Москвой была занята, и он перенесся на Марс, так великооказалось желание сбежать из этого вдруг опостылевшего места! Но на второй станции метро Марса Филипп задержался почтина сутки: решение было импульсивным и потому бесповоротным.
Прямо
* Метро - "мгновенный транспорт", возврат термина одногоиз самых массовых видов транспорта в XX-XXI вв. со станции он ушел в горы, в один из наименее исследованныхуголков Страны Огига. Боль сердца требовала выхода, каких-нибудь отчаянных действий, и он в бешеной удали лошелвверх, на гребень уступа Огига, через дикие скалы и каменныестены, над пропастями и обрывами, ухитряясь проходить там,
где спасовали бы и более опытные скалолазы, привыкшие опираться на здравый смысл. Невесомый, как тень, он переносилсяпо едва заметным полкам и карнизам над километровыми каньонами и ущельями горной страны... И - грудью о камни! пальцыв кровь! - неслышимый крик всего тела, всю мощь и ловкость иреакцию в едином порыве - на борьбу с камнем, на борьбу ссамим собой...
А на совершенно лысой макушке одной из гор Огига он вдругупал на колени и закричал:
- Аларика-а!..
Воздух Марса, воздух, созданный предками столетие назад,
отозвался гулким вздохом и долго шумел, как океанский прибой, пока не смолкло эхо... Солнце ушло за изломанную чертугоризонта, и пришел смарагдовый закат... Назад Филипп спускался шесть часов...
Он очнулся, прошелся по комнате, легонько притрагиваясьпальцами к шершавым голубым стенам, гладким поверхностям аппаратуры соседних конструкторских комбайнов - сотрудники лаборатории давно закончили работу и комбайны на время осиротели.
Память... память - единственный мостик, связывающий прошлое с настоящим и будущим. Хрупкий, нематериальный мостик,
по которому можно идти только в одну сторону - от прошедшего. Может быть, это и необходимо? Недаром кто-то в древностиговорил: "Все будет так, как должно быть, даже если будетиначе". И все же иногда до смертной тоски хочется вернутьсяназад, со всем своим приобретенным опытом и умением, сделатьвсе по-другому, иначе, лучше и правильней...
Филипп вздохнул, выключил автоматику конструкторскогокомплекса и обесточил аппаратуру лаборатории. Но не успел онвыйти из комнаты, как между ним и дверью сформировалась извоздуха полупрозрачная плоскость, похожая на жидкое стекло.
Постояла секунду, подернутая рябью, и скачком превратилась взеркало. На Филиппа смотрел он сам, оторопевший от неожиданности. Нога затекла, Филипп, опомнившись, отступил на шаг.
Его отражение в зеркале послушно повторило жест.
Шутки Угловского, подумал Филипп, внезапно успокаиваясь.
Леня любит розыгрыши. Это или видеопризрак "динго"', или наве * "Динго" - динамическая голография, генератор голографических изображений, способныхдвигаться. денная галлюцинация, и в том, и в другом случае я ничем нерискую. Ну, погоди, шутник!
Конструктор смело двинулся прямо на прямоугольник "зеркала", пробил телом неощутимую поверхность (точно, "динго"),
но вышел не к двери, а... в противоположную сторону, к пульту! "Зеркало" странным образом повернуло его обратно! Что зачертовщина!
Филипп еще раз шагнул в зеркальную плоскость... и сновавышел вглубь комнаты! Интересное "динго" получается, спространственными вывертами. Не на это ли намекал Травицкий?.. Но как он мог предвидеть? Или это его рук дело?.. Чепуха! Кирилл не способен шутить так примитивно...
Упрямство не являлось фамильной чертой характера Филиппа,
но его разобрало любопытство, и он еще раз шесть настойчивопроверял возможности "зеркала" по "выворачиванию наизнанку".
Неощутимая, гладкая на вид поверхность, не имевшая толщины,-
если посмотреть сбоку,- невозмутимо разворачивала входящегов него на сто восемьдесят градусов. Пробовал Филипп зайти ис другой стороны - с тем же результатом, "перевертыш" действовал одинаково, как с фронта, так и с тыла. А когда Филиппсобрался начать поиски "шутника", "зеркало" внезапно свернулось в нить, нить собралась в точку и та исчезла.
Конструктор разочарованно потоптался на месте, потерялинтерес к явлению, привел себя в порядок, собрался выходитьиз комнаты, и вдруг что-то заставило его остановиться. Онпосмотрел на окно-стену, за которым сгущались сумерки. Вечер. Часов девять, десятый... Вечер?! Филипп не поверил глазам. Его наручный видео показывал десять минут пятого, в окно только что лился послеполуденный солнечный свет! Не могже он так увлечься игрой с "зеркалом", что не заметил, какпролетело пять часов! В таком случае был бы неисправен видео, а он работает нормально. Что произошло?
Филипп торопливо запросил службу времени, и женский голоссообщил ему точное время: двадцать один час двенадцать минутсорок секунд.
- Чушь какая-то! - вслух сказал Филипп и подумал: "Еслитолько "зеркало" не обладает свойствами замедлять течениевремени... Неужели научились создавать такие "динго"?"
С этой мыслью Филипп наконец-то выбрался из рабочей комнаты, пообещав себе разобраться с этим делом позже.
Вечером следующего дня Филипп, начисто забыв свою встречус "зеркалом", посадил пинасс * в парке у центрального спортив * Здесь и далее названия транспортных средств соответствуют названиям морских судов XV-XVIII вв. ного комплекса "Россия", почти в центре Москвы. Многие мировые чемпионаты Земли и встречи команд сборных Солнечной системы игровых видов спорта проходили в залах и на площадкахэтого комплекса.
Филипп бегом направился по аллее к служебному входу величественного здания, узнал у автоинформатора шифр помещения,
где тренировалась сборная Русских Равнин по волейболу, и через три минуты появился в просторной комнате психомассажа.
Потолок комнаты отсутствовал - такой сильной была иллюзияголубого неба, пол напоминал скользкую поверхность ледяногополя. Низкие бесформенные внешне кресла походили на клубыоблаков.
Его встретили хором шутливых замечаний и упреков. Филиппбыстро огляделся, забрался в свободное кресло и вдруг почувствовал, как непроизвольно напряглись мышцы тела и участилось дыхание. Впрочем, обычная "предстартовая лихорадка",
или, как испокон веков говорили спортсмены всех рангов,
"мандраж".
- Точен, как бог времени,- похвалил его Ивар Гладышев,
показывая большой палец.- Я поспорил, что ты придешь последним, и выиграл.
- Что наша жизнь - игра! - с притворной смиренностьювздохнул проигравший пари Павлов.- Опаздывает тот, кто небоится вылететь из команды. Поэтому я всегда прихожу раньшена три часа...
Они смеялись, перебрасывались шутками, Филипп тоже смеялся со всеми, что-то рассказывал, но он-то знал, видел, чтоза всеми этими разговорами и пикировкой у ребят одна мысль -
впереди игра! И каждый исподволь готовил себя к главному - квыходу на игровую площадку, и неважно, где ты был до этого,
что делал, чем недоволен или, наоборот, из-за чего счастлив.
Все мысли и движения уже подчинялись властному ритму игры,
уже отчетливо в ушах становился слышен тугой удар по мячу,
уже сердце готовилось работать в великом темпе силовой отдачи... а до начала игры оставалось почти полтора часа.
Солинд появился незаметно. Он стоял и хмуро смотрел нарезвящихся спортсменов, покусывая травинку, ждал, пока всеугомонятся. Потом сказал негромко:
- Сейчас там встречаются японцы и сборная Европы. Счет попартиям два - один.
- Японцы? - осведомился Павлов.
- Что японцы? - поинтересовался Солинд.
Все засмеялись.
- Ну, выигрывают?
- Нет.
Наступила тишина. Павлов присвистнул:
- Это как же понимать?
- А вот так.- Солинд вырастил бутон кресла и сел к нимлицом.- Европейцы в ударе. Зденек Рослонец простреливаетблок чуть ли не под любым углом. Японцы ничего не могут сним поделать. И хотя вы у Европы выиграли, сегодня вам пришлось бы туго, друзья мои.
- Почему? - удивился Павлов, круглолицый, наивный, какпятилетний карапуз, в перерывах между играми, хитрый и мудрый, как змей Кецалькоатль, во время игры.- Разве мы игралиплохо?
Солинд в задумчивости подергал себя за мочку уха.
- Вы играли хорошо, но слишком уверенно. Сегодня так играть вам не дадут. Поняли меня? Ну, хорошо. Готовы? Сейчасмассаж, потом разминка в полформы. В стартовой шестерке пойдут Ивар, Виталий, Сергей, Филипп...
Зал был полон, несмотря на то, что встречи розыгрыша Кубка континентов по волейболу транслировало центральное интервидение Земли по всей Системе. У Филиппа вдруг вспотели ладони, и он машинально вытер их о майку. Оглядывая передниеряды болельщиков, он неожиданно встретил взгляд девушки, синтересом разглядывающей площадку и игроков. Девушка многимнапоминала Аларику... впрочем, это же она сама! Здесь?! В
зале?!
Сердце прыгнуло вниз, волна жаркой крови удирала в лицо... Какими судьбами Аларика, всегда относившаяся к волейболу, к спорту-вообще с предубеждением, оказалась в зале насоревнованиях? Аларика... тот же нежный овал смуглого тонкого лица, изгиб бровей, четкий рисунок губ...
Филипп смотрел на нее всего несколько мгновений, но этогобыло достаточно, чтобы воскресить в памяти прошлые встречи.
Оказывается, он и в самом деле не властен над резцом сердца,
вырубившим на каменной скале памяти образ Аларики...
- Идите сюда,- позвал Солинд, подходя к краю площадки,-
Что оглядываешься, Ромашин? Учтите, прошлая жизнь осталасьвот за этой чертой. И не спасут вас от поражения ни рост, ниреакция, ни прочие совершенства, если вы не способны отключаться, уразумели?
Филипп покосился на Аларику, разминая кисти рук, словноэто было главным делом жизни, подумал: кто же это с ней?
Муж? И где, слева или справа? Белобрысого я никогда не видел, а второй как будто знаком... Впрочем, какое мне дело донее и ее внезапного интереса к волейболу?
- Играете первый вариант,- продолжал тренер, вглядываясьв спокойные и уверенные лица. Он знал своих игроков, наверное, больше, чем они сами; знал их бойцовские качества, физические, психологические и человеческие, знал давно и верил, что они сделают все для победы. Но для этого их надобыло чуть-чуть разозлить, вернее, расшевелить: самолюбие уклассных игроков тоже много значит.
- Помните, что будущие неудачи...- Солинд помолчал и будто нехотя добавил,- не уравновешиваются прошлыми успехами.
Филипп с любопытством посмотрел на тренера. Тот как будтонарочно делал вид, что сомневается в успехе, и в то же времяможно было понять, что он вызывает их на спор, поддразнивает. А может быть... может, он и в самом деле сомневается?
Запела сирена, команды построились у лицевых линий площадок.
- Финальная встреча по волейболу на Кубок континентов! -
прозвучал в зале голос судьи-информатора.- Встречаются сборные команды Северной Америки и Русских Равнин.
- Ну, орлы! - пробормотал Гладышев, когда команды обменялись приветствиями и была разыграна подача. - Наша площадка.
Остаемся?
- Остаемся,- быстро сказал Филипп. Аларика сидела напротив их площадки.
- В четвертом номере у них Кристо,- заметил Павлов.- Емунужен, как минимум, двойной блок и аут-контроль.
- В третьей зоне я возьму его в аут-контроле,- сказал Филипп.- А Паша пусть следит за Иваром в блоке. Первая же передача со второго темпа - на "антенну", полупрострел.
- Не спеши срывать аплодисменты,- сказал мрачноватый Панченко.- Кристо - не Паша, его одним блоком не возьмешь. Вовтором номере у них согласующий Рамиро Менендес, вдвоем сКристо они тебя съедят с майкой.
- Я, конечно, не Кристо,- обиделся Павлов,- но подстрахуюв блоке не хуже Рамиро.
Филипп ободряюще хлопнул его по спине и несколько раз высоко подпрыгнул на месте, ощущая необыкновенную легкость вовсем теле. Автомат уже включил игровое поле: все игры командвысших классов проходили при силе тяжести, равной ноль девяносто двум сотым земной. Севере Пальме дель Кристо, уроженецКубы, а также капитан ее сборной команды, играющей в высшейлиге Северной Америки, тоже сделал несколько прыжков и приседаний на своей половине площадки и приветственно помахалрукой. Он выглядел спокойным и улыбчивым, но Филипп отличнознал: в игре Кристо становился неистовым и страстным, какчерный ураган. Справиться с ним в блоке было действительнонелегко.
Раздался свисток. Разминка - три минуты. Затем первыйсет.
И с первых же секунд у игроков сборной Русских Равнин "непошла" игра. Сначала Павлов, то ли расстроившийся от неосторожной шутки Панченко, то ли по другой причине неудачно принял мяч, потом Сергей Никитин не довел его до Филиппа, итот, тоже с трудом, перебросил мяч через сетку. Американцы -
Рамиро, Кристо и Джон Констебл - тут же разыграли комбинацию"рапира", и Кристо со взлета на первом темпе пробил мяч подруки не успевшего с блоком Гладышева.
Один - ноль.
Второй мяч они снова проиграли. И третий. И хотя Филипп вэтом виноват не был, он почувствовал смутное недовольствособой, хорошее настроение ушло. С точки зрения организацииматча все было проделано безукоризненно: мягкое, рассеянноеосвещение площадок поляризованным солнечным светом, почти недающим теней, не раздражало глаз; рельефная сетка ни на миллиметр не была выше стандартных двух метров семидесяти восьми сантиметров, растянутая между невидимыми силовыми столбиками; тугой белый мяч олицетворял мечту любого волейболиста;
упругий кситановый пол мгновенно впитывал любую пролитуюжидкость... Но все же что-то было не так, какая-то мелочь,
регистрируемая пока только подсознанием. Может быть, мешаютфасеточные "глаза" кибер-судей? Он никогда не замечал ихраньше... Что же тогда?
- За спину со второго! - бросил Филипп согласующему и...
пробил в блок.
Солинд, с виду рассеянный и равнодушный, покусывал вечнуютравинку, подумывал - не взять ли минутный перерыв. Игра уребят явно не заладилась. А у американцев получалась почтилюбая комбинация, любой удар. Что ж, бывает, но "минуту"
брать рано, прежде надо понять, чего им не хватает. Главное,
понять самому, ребятам в кгре сделать это трудней.
