Сутки после этого жестокого эксперимента пилот отдыхал, ослабевший до такой степени - мозг не смог переварить весь информационный поток и "саботировал" даже простейшие физиологические потребности, - что внезапно засыпал во время еды или испытывал приступы беспричинного удушья.
Джордж лечил его молча, без обычных нравоучений и ворчания, но не потому, что того требовал метод лечения, а из-за неясных ему патологических проявлений в работе многих внутренних органов Шаламова, возникающих в результате неадекватной работы спинного и головного мозга. Что-то разладилось в организме пилота, центральная нервная система стала источником "фантомных" болей и "перевернутых чувств":
Шаламов вдруг начинал "слышать" глазами, "видеть" кожей рук или "чувствовать" волосами температуру. Но все это было не страшно, на Земле излечивали и не такое, главными же источниками беспокойства Джорджа оставались идущие в глубинах психики пилота процессы перерождения интеллекта и памяти: в мозгу человека боролись две вселенные - человеческая и маатанская, негуманоидная, рождалась темная бездна чужих инстинктов и чувств, вспыхивали и гасли галактики странных психических состояний, проявлялась записанная в памяти информация, обработанная подсознанием.
Однако тренированный и сильный интеллект пилота в конце концов одержал верх, хотя никто, конечно, не мог предсказать, какими будут последствия необычного пси-контакта. Шаламов неожиданно заблокировал пси-связь с Джорджем и общался с ним только по радио. Несмотря на постепенное улучшение общего тонуса, он не мог пока ни самостоятельно двигаться, ни отправлять естественные физиологические надобности, и координатору приходилось ухаживать за хозяином в аварийном режиме.
На вторые сутки Шаламов потребовал дать ему рецептор прямой связи с исследовательским комплексом. Координатор выполнил приказ. Спустя минуту "пчелы" снова полезли в маатанский корабль, подчиняясь неведомым командам пилота. Что они там делали, Джордж так и не узнал, "пчелы" имели выход только на мозг Шаламова, и ни одна из них не вернулась в бункер кибер-комплекса. После этого пилот завладел памятью Джорджа и гипервычислителем, с помощью которого мог оперировать расчетами любой сложности со скоростью самого координатора, и в течение трех часов гонял вычислитель как бешеный, уйдя в дебри странных и неприятных вычислений, от которых Джорджу становилось не по себе: за вычислениями стоял мир чужих правил, знаний, математических и этических формул.
Шаламов потерял сознание неожиданно, работал он далеко за пределами человеческих возможностей и не "всплывал" из беспамятства около семи часов, бледный до синевы, с окаменевшими в судороге от непонятной тоскливой потери губами. Диагностер бесстрастно выдал столбец биопараметров пилота, и Джордж испугался по-настоящему: с расширением невралгии у Шаламова обнаружилось около десятка микроизлияний крови в мозг. Пилот нуждался в немедленной операции, но сделать это можно было только на Земле, координатор не был рассчитан на лечение человека с такими специфическими травмами.
Шаламов выкарабкался из пропасти небытия сам и снова задействовал вычислитель, а затем Джордж стал свидетелем того, как пилот превратился в хозяина маатанского корабля, оживив его исполнительную технику и дремлющую автоматику из числа оставшейся неповрежденной.
Какие-то корявые, с человеческой точки зрения, механизмы, похожие на ожившие творения абстракционистов, принялись чинить и латать зал управления, запеленали неподвижного "черного человека" в серебристую пленку и поместили под ажурный колпак, напоминавший грубо сделанную птичью клетку. Маатанин был еще жив и даже в сознании, но индифферентный, как и прежде, не желая ни общаться, ни принимать предлагаемую помощь.
Деятельность маатанских киберов прекратилась так же внезапно, как и началась: они разломали силовые отсеки и блоки управления "Кентавра", а также оборудование, которое он вез по назначению как спасатель-курьер, перенесли нужные Шаламову компоненты аппаратуры на маатанский корабль и вырастили на панцире "черепахи" корабля кособокую башню, по виду - "из рогов и копыт". Затем попрятались по своим норам.
Все стихло. Тишина завладела кораблями, Джордж "затаил дыхание", готовый выполнить любой приказ командира, но Шаламов молчал по-прежнему и не включал пси-связь. Он был в сознании, даже улыбался иногда - сквозь невероятную усталость и непрерывную, терзающую тело и мозг боль. Глаза его были открыты, но Джордж знал, что пилот ничего не видит, его зрительные нейроны были парализованы.
- Все в порядке, старина, - прошептал Шаламов, услышав жалостливый "шепот" координатора. - Я все-таки недаром ношу значок мастера-спасателя... мне, наверное, хана, но с техникой "черного" я разобрался...
- Включите пси-канал, Даниил, - попросил Джордж, воспрянувший "духом", - я попробую снять аспекты, и мы поборемся с недугом.
- Нет, дружище, держись теперь от меня подальше, я стал для тебя опасен. Скоро за "черным" прилетят, я починил его тахеопередатчик, использовав кое-что из нашего оборудования, иначе ничего не получилось бы, и дал SOS на их языке. Не вмешивайся ни во что... если я не смогу участвовать в контакте лично. Понял?
- Да, мастер. И все же еще раз прошу использовать медкомплекс, вдвоем мы хотя бы снимем болевой синдром. Кстати, если их передатчик работает, почему бы не позвать нашу аварийно-спасательную службу?
- К сожалению, частоты передатчика далеки от частот наших приемников, как и в случае дыробоя, едва ли наши астрономы службы пространства слушают в этом диапазоне, и я, конечно же, дал сигнал, остается только ждать.
- Но вас необходимо лечить! И как можно скорее. Я подключу диагностер.
Шаламов не ответил. У него не было ни сил, ни желания спорить, ни особого желания жить. В голове все еще вертелась одна-единственная фраза, уже почти не тревожащая душу: "Бедная Купава!.."
И тогда Джордж впервые нарушил приказ хозяина: преодолел порог команды запрета и включил контур мысленного съема. И получил сильнейший шумовой шок, превративший его в бесполезный кибернетический хлам - он "захлебнулся" чужой информацией...
Соплеменники "черного человека" прилетели за ним спустя десять часов после включения передатчика, починенного Шаламовым, но ни пилот, ни "сошедший с ума" Джордж не видели, как над островом зависла километровая кошмарная конструкция в пластинчатой броне, а из нее на "журавлиных гнездах" вылетели два десятка черно-золотых фигур. Маатане обследовали свой разбитый проникатель, не обращая внимания на торчащий из него "дротик" "Кентавра", забрали запеленатого, полуживого командира и через час улетели, оставив землянина в недрах своего покалеченного корабля, не сделав даже попытки анализа ситуации, не выяснив причины аварии и не узнав, остался ли кто-то в живых из экипажа земного корабля и нуждается ли он в помощи. Зато они потратили около четырех земных суток на монтаж ячеистой конструкции, напоминавшей пенал, уложили в ячеи мертвых собратьев и направили "пенал" в глубину "серой дыры". Уходя из Горловины, они оставили у планеты-куба маяк, высвечивающий галактическим кодом фразу: "Владение Маата. Входить, изучать, пользоваться запрещено!"
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧЕЛОВЕК-ДА
Глава 1
Заремба посмотрел на Мальгина как-то по-особенному, с любопытством и сожалением, словно знал о нем нечто не укладывающееся в рамки общественного мнения о товарище.
- Ты еще не в курсе?..
Мальгин, только что вошедший в служебный модуль, с давних времен называемый кабинетом, не оглядываясь, сделал жест - заходи. Одет он был по обыкновению в голубую рубашку с черной искрой, черным воротником и черными обшлагами рукавов, в белые брюки и такие же туфли.
Заремба остановился на пороге, глядя на прямую развитую спину заведующего отделением нейропроблем, надежную спину уверенного в себе, уравновешенного и сильного человека. Повторил:
- Так ты еще не знаешь новость?
Мальгин сел за стол, включил автоматику, формирующую рабочую поверхность: из черной блестящей плоскости стола вылез "бутон" эмкана, линза селектора виома, информационный блок, сетчатый карандаш киб-секретаря. Наконец Мальгин поднял спокойный взгляд серых глаз, способных становиться прозрачными до ледяной твердости, искриться сдерживаемым, всегда запрятанным в глубине смехом или прятаться за бровью иронического прищура.
- Не бери меня на арапа, Иван. Ох и не люблю я твою манеру сообщать неприятные новости.
Заремба, не вынимая рук из карманов, прошел на середину уютного кабинета заведующего отделением.
- Час назад привезли Шаламова...
Глаза Мальгина сузились, похолодели, стали почти прозрачными.
- Не понял. Что значит привезли?
- Он очень плох, попал в какой-то переплет при аварийном курьерском посыле или, как у них говорят, - кенгуру. У него коматозное состояние, колониальный неврит... - Заремба замолчал, глядя, как "железный" Мальгин вдруг побледнел, вернее, побелел, так что губы его стали синими, под цвет оттенка рубашки. Длилось это несколько мгновений, заведующий тут же взял себя в руки, но цвет лица вернулся к нему не скоро.
- Где он?
- В первом боксе, у Стобецкого, над ним сейчас колдуют сам Готард и Билл-старший со всеми своими "вивисекторами". Таланов обещал собрать консилиум, искал тебя, но не нашел.
- Я был на корте, - машинально сказал Мальгин и стремительно вышел из кабинета, хотя мог бы связаться с клиническим отделением Готарда Стобецкого по селектору. - Кто его привез? - спросил он уже на ходу, вскакивая в коридоре в первую попавшуюся "улитку" институтского конформного лифта.
- Спасатели, кто же еще, - забубнил Заремба в спину. - Некто Жостов и двое врачей, одного я немного знаю по практике - Джума Хан, врач "Скорой".
"Улитка" вынырнула из коммуникационной шахты у двери с зеленой полосой под номером два, бесшумно свернула прозрачные перепонки выхода.
Бокс номер два был собственно нейроклиникой, и заведовал ею Готард Стобецкий, нейрофизиолог и врач с тридцатилетней практикой. Шел ему шестьдесят второй год, но выглядел он на тридцать пять: молодой, гладколицый, уверенный и обстоятельный до пунктуальности. Ошибался Стобецкий редко и, вероятно, поэтому не допускал мысли, что может быть не прав. Это его качество раздражало Мальгина, но в остальном они давно притерлись друг к другу и хорошо знали свои возможности, сильные и слабые стороны, хотя это не мешало им вести деловые и неделовые споры и отстаивать свою точку зрения. Но не до вражды.
Пространство клиники было функционально и эстетически организовано таким образом, что любая палата - а их было около трех десятков - имела прямой лонж-выход в операционный и процедурный комплексы, и выглядело это ячеистыми янтарными выступами, напоминавшими обнаженные светящиеся пчелиные соты, которые упирались в причудливо изогнутые палевые "бутоны" реанимакамер. Дежурный терминал управления операционной прятался в хрустально-белом "бутоне", сквозь стенки которого были видны врачи за двумя развернутыми пси-вириалами <Пси-вириал - блок управления с конформным преобразованием аппаратуры, заменивший устаревшие пульты; содержит аппаратуру звукового и мысленного (пси) управления.> стационарного диагностера и медицинского информ-банка.
Стобецкий, заметив заведующего первым отделением, жестом попросил соседа освободить кресло. Мальгин, кивком поздоровавшись со всеми и пожав Готарду руку, сел. Виом напротив показывал внутренности реанимакамеры с телом Шаламова. В правой верхней четверти оперативного фронта изображения загорались и гасли строки бланк-сообщений, а чуть ниже - данные медицинского анализа.
- Нечто странное, - отрывисто бросил Стобецкий. - У него парадоксальный статус абсанса <Статус абсанса - состояние больного, характеризующееся серией абсанов (кратковременных потерь сознания с последующей амнезией), в промежутках между которыми сознание полностью не восстанавливается.>, резко нарушена нейроцитоархитектоника мозга: таламус сплющен и загнан в нейтропиль, оба полушария срослись в одно целое, промежуточный мозг проник в средний, сетчатое образование исчезло, мозжечок увеличился в объеме в два раза... ну и так далее.
Никогда не видел ничего подобного!..
Левая нижняя часть виома отразила голографический разрез мозга пострадавшего. Алая стрелка показала узлы нарушений и переродившиеся участки коры.
- Кроме того, ПНС <ПНС - превертебральное нервное сплетение.> у него расположено прямо над тазом, а не на границе брюшной полости, - добавил заметно волнующийся Билл-старший, заместитель Стобецкого, приступивший к работе всего три дня назад. - Такое впечатление, будто оно "сползло". А corpus callozun <Мозолистое тело (лат.).> увеличилось и соединило полушария!
- По данным коллег, - Стобецкий кивнул в сторону группы мужчин в фирменных голубовато-зеленых комби - такие носили все врачи "Скорой помощи" и спасательной службы, - его организм большую часть времени отказывается регулировать деятельность внутренних органов.
- Что значит "большую часть" времени?
Один из гостей, рослый, черноволосый, загорелый до цвета красной меди, с хищным носом и черными цепкими глазами, придвинулся ближе.
- Это значит, что иногда этот парень вдруг сам выкарабкивается из беспамятства и организм начинает ему подчиняться. Не надолго, на три-четыре минуты, но и это удивительно, ведь по сути он фрустрирован <Фрустрация - дезорганизация сознания личности.>.
- Простите, с кем имею честь?
- Джума Хан, - представился черноволосый, и Мальгин понял, что его загар - нормальный, естественный цвет кожи.
- Нейрэктомию <Нейрэктомия - иссечение участка нерва.> делали? - спросил Стобецкий, манипулируя секторами диагностера.
- Конечно, данные в персонбанке. У него прогрессирующая гетероплоидия <Гетероплоидия - изменение структуры некоторых хромосом.>. И при всем том парень умудряется всплывать из преисподней и разговаривать как вполне нормальный, почти здоровый человек! Очень сильная личность.
- Учтите, он ко всему еще и слеп, - невпопад вмешался Заремба, дыша в затылок Мальгину.
- Где Таланов?
- На связи с индийским филиалом, через пару минут явится.
Виом вдруг подернулся рябью, стершей все надписи. Приглушенно прозвенел колокол внимания. На мигающем огнями "кактусе" вириала зажглись голубые и зеленые огни отмены контактного контроля.
- Он просыпается, - быстро сказал Джума Хан. - Зафиксируйте параметры в момент "всплывания", это важно.
- Пациент в сознании, - четко доложил инк-координатор клиники.
Виом прояснился.
Лицо Шаламова с открытыми глазами было повернуто к людям (видеокамерам, конечно), так что создавалось впечатление, будто он их видит, хотя спасатель был слеп.
- Джума, - позвал он.
В группе, обступившей Мальгина и Стобецкого, произошло общее движение.
- Я здесь, Даниил, - с небольшим опозданием ответил Джума Хан, покосившись на Мальгина.
- Где я?
- В Москве, в Институте нейрохирургии.
Шаламов помолчал: в зале повисла хрупкая тишина. Было видно, что держится спасатель с большим трудом, колоссальным напряжением воли - по лицу его поползли капли пота.
- Клим, ты тоже здесь?
- Да, - каменно-твердо ответил Мальгин, шевельнув желваками.
Шаламов усмехнулся, не мигая. Заремба невольно поежился.
- Тогда я могу быть спокоен. Не давай никому меня резать, Клим, меня нельзя резать. Даже тебе. Понял? Даже тебе!.. Ты понял? - настойчиво повторил спасатель.
- Да, - ответил Мальгин.
Шаламов еще несколько мгновений с улыбкой, кривой, понимающе-иронической, сожалеющей, странной, смотрел (не видя!) на замерших врачей, потом расслабился и откинул голову, глаза его закрылись.
- Потеря пульса, - отозвался инк. - Активирую ВРС <ВРС - водитель ритма сердца.>, дыхание, нейропинг, блокирую выделение избыточных доз вазопрессина, окситомицина.
- Дьявольщина! - произнес Стобецкий. - Это же невозможно!
- Что именно? - сухо спросил Мальгин с чувством, близким к растерянности, глядя на тело друга, опутанное шлангами и проводами.
Шаламов всегда был похож на дерзкого и удачливого пирата, по-мужски красивого, склонного к риску, решительного и упрямого, настолько уверенного в себе, в своей неуязвимости, что трудно было представить, будто с ним может произойти какое-либо несчастье. Во всяком случае, Мальгин знал его давно и никогда не думал, что Шаламов, олицетворяющий по натуре тип джек-лондоновского героя, вдруг окажется в положении смертельно больного...
- Каким образом он приходит в себя, не имея возможности управлять физиологией? Это же нонсенс!
- Мы назвали такие моменты "пароксизмами жизни" или "парадоксальным сознанием", - сказал Джума Хан; Мальгину нравилось, как держится молодой врач спасателей, спокойно, уверенно и раскованно.
- Кстати, во время "пароксизмов жизни" у него почти все основные функции приходят в норму.
Заремба легонько толкнул Мальгина в спину.
- Главный...
Толпа врачей расступилась, пропуская Богдана Таланова, директора Института нейрохирургии, всегда озабоченного, нахмуренного, с морщинистым сухим лицом; глубокие поперечные морщины на лбу главного врача говорили о его возрасте больше, чем седые виски.
- Ваше мнение, Клим? - Голос у директора был низкий, почти бас, но мягкий, не оглушающий.
- Я только что узнал об этом, - сдержанно ответил Мальгин. - Мне нужно знать, помимо медицинской диагностики, как все произошло, где, по какой причине, то есть получить всю доступную информацию.
- Можем дать только приблизительную реконструкцию происшествия, - сказал один из спасателей чуть в нос; это и был Прохор Жостов, руководитель сектора, в котором работал Шаламов. - Дело в том, что мы обнаружили Даниила в последний момент, когда он уже не дышал, да и координатор его шлюпа был кристаллически мертв. Никто, по сути, не знает, что произошло, а маатане не хотят сообщать подробности.
- При чем тут маатане?
- О случившемся мы узнали от них, точнее, от маатанина, которого спас Шаламов. Это все, что известно достоверно. В системе, где мы нашли спасателя, - кстати, это в высшей степени интересная система, так называемая Горловина "серой дыры", - на искусственной планете, имеющей форму куба, остался маатанский космолет, но он тоже пуст. По всему видно, что шлюп Даниила в состоянии "струны" пересек "струну" чужого корабля, но о подробностях аварии расспросить некого.
- Появятся новые сведения - сообщите, пожалуйста.
- Непременно.
- У него есть близкие? Родственники? - спросил Таланов.
- Отец, мать, жена, - ответил Джума Хан.
- Они знают?
- Отец и мать знают, жена еще нет, она... беременна.
Мальгин медленно повернулся к говорившему.
- Что?.. Что вы сказали?
- Она беременна, - невозмутимо повторил Джума Хан. - Мы считаем, что в сложившейся ситуации до родов ее нельзя волновать этим сообщением.
"Когда же роды?" - хотел спросить Мальгин, но сдержался.
Таланов сел на его место, придвинул к темени выросшую из мигающего огнями "кактуса" пси-вириала на гибком усике "одуванчик" эмкана и погрузился в мысленные переговоры с координатором. Через две минуты отодвинул эмкан, помассировал висок ладонью.
- Готард, продолжайте анализационное сканирование и структурное интегрирование показаний. Завтра соберем консилиум. Клим, доклад сделаете вы, не забудьте главное: выводы и рекомендации консилиума принимаются к неукоснительному исполнению, и ошибки должны быть исключены. Такого случая я не помню в практике, и вряд ли подобные зафиксированы историей медицины, но все-таки покопайтесь в планетарном БМД и банках СПАС-службы.
Мальгин молча кивнул.
Весь день он находился под впечатлением встречи с Шаламовым и страшного диагноза его состояния. Память вопреки воле снова и снова прокручивала события давно минувших дней: детство, юность, совместные игры, увлечения, ссоры, первые серьезные шаги в жизни и, наконец, встречи с Купавой. До института. После. Признание... Да, тогда он казался старше, значимее и увереннее Шаламова благодаря своей природной сдержанности и спокойствию. Даниил слишком разбрасывался, хватался за тысячу дел, с легкостью бросая переставшие его интересовать, а Мальгин шел одной тропой к намеченной цели, и Купава пошла за ним. Четыре года, конечно, не прошли как один день, и все же они жили, не ощущая власти времени, но потом Шаламов вернулся из очередной звездной экспедиции повзрослевший, переживший смерть товарищей, научившийся ценить сказанное им самим слово и ответный взгляд друга... нет, они встречались втроем и раньше. Купава любила Шаламова, как она говорила, - за общительность, распахнутость души и склонность к юмору, но кто же знал, что это чувство внезапно усилится многократно и вырвется на свободу, ломая рамки сложившихся отношений, паритет дружбы и устоявшихся взглядов на смысл жизни?! Кто? Только не Мальгин. И ему пришлось пережить самый тяжелый день в своей жизни, когда Купава сказала ему, что уходит к Шаламову! День, когда был разрушен замок его привычных представлений о женской любви и мужской дружбе, и ночь, когда он сквозь боль и муку нахлынувшего одиночества вдруг понял, насколько ошибался в себе!..
Шаламов пришел на следующее утро, волнуясь, сказал всего несколько слов:
- Я ничего не знал. Она пришла час назад. Ты, наверное, догадывался, что я ее люблю, но я бы никогда сам... она пришла и... - Шаламов беспомощно пожал плечами и криво улыбнулся; Мальгин впервые увидел в глазах друга растерянность. - Если считаешь меня подлецом - прощай.
Мальгин покачал головой. Ему было плохо, очень плохо, однако он недаром считался сильным и выдержанным человеком.
Все правильно, подумал он почти бесстрастно, загнав свою боль глубоко в сердце. Она сделала все правильно. Я бы тоже никогда не понял, что все кончилось, а если бы и понял, то не поверил. Редко кто способен признаться в собственном эгоизме добровольно... Однако вслух он сказал другое:
- Дан, если вы с Купавой не будете возражать, я приду к вам в гости. Позже. А сейчас я хочу побыть один.
Он сдержал свое слово... через два месяца, когда почти полностью преодолел последствия самоанализа, тоскливую тягу к голосу Купавы и желание сделать операцию на собственной памяти. И еще дважды приходил к ним в гости, хотя Купава всегда почему-то пугалась его приходов, и вот спустя еще полгода Шаламова привозят спасатели...
"Господи, - снова подумал Мальгин со страхом, - она беременна! И вполне вероятно, "виновен" в этом именно я!.. Хотя какое это имеет теперь значение? Главное, она ничего не знает о Дане. Что же случится, когда ей сообщат о положении мужа?.."
