Озеро Никулинское в Новгородской области со всех сторон окружено лесами, богато рыбой и всегда привлекало туристов своими живописными берегами. Однако славится оно больше тем, что на его западном берегу расположена деревня Ладославль, на краю которой высится огромный валун, по сути - скала округлой формы с выбитыми на ней древними руническими письменами. А на самой вершине скалы, принесенной на Русскую равнину миллионы лет назад ледником, высечена странная фигура, напоминающая монаха в рясе. Ее так и прозвали "Монахом", хотя кое-кто из стариков знавал и другое название - Страж мальчика. Однако и старики не помнили, почему она так называется.
В конце двадцатого - начале двадцать первого века название деревни, наравне с вятской Гамаюнщиной, стало появляться в местных, а потом и в центральных газетах в связи с деятельностью Союза Славянских Общин, возродившего древние языческие праздники: Велесов день, Комоедицы, Родоницу, Живин день, День Земли, Ярило, Купало, Перунов день и другие. Всего таких праздников, названных Великими Славянскими, набралось восемнадцать.
Воинский праздник Перунов день стали отмечать через двадцать шесть дней после празднования Купалы. На этот праздник собирались гости со всех краев России. Мужчины молодые, и постарше, и совсем седые обязаны были иметь при себе оружие: нож, топор, а если есть разрешение, то и что-нибудь более серьезное - меч, саблю, палаш.
Начинался праздник торжественным шествием с песней, славящей Перуна.
Перуне! Вми призывающих тя!
Славен и трехславен будь!
Оружия, огня и хлеба дажди.
Громотворенье яви, прави над всеми.
Вще изродно. Тако было, тако еси, тако будет!
От веку до веку!
Слава! Слава! Слава!..
После славлений Перуну воины приступали к освящению оружия: на щиты, положенные перед капищем или иным средоточием веры (в Ладославле это была скала-валун с фигурой "монаха"), возлагали мечи, топоры, ножи, копья, булавы и другое холодное оружие. В жертву приносился бык, а за неимением оного - петух (лучше всего красный). На жертвенной крови заговаривалось оружие, жрец производил помазание кровью чела каждого воина, после чего те надевали на голову красные повязки. Над жертвенным огнем освящались воинские обереги.
После зачина затевался обрядовый бой "Перуна" с "Велесом", а затем устраивали игрище - взятие крепости. На вершине единственного в округе холма строилось потешное укрепление из бревен, сучьев и хвороста. Женщины и девушки, "защитницы", собирались внутри крепости. Мужчины, разделившись на "всадников" и "коней", начинали приступ. Их задачей было разрушить укрепления и, пробившись сквозь строй "защитниц", захватить знамя, но при этом удержаться "в седле", то есть на шее "коня". Если "всадник" падал или его стаскивали, он выбывал из игры.
Женщины же должны были отстоять знамя, для чего они обзаводились обычно внушительным арсеналом: палками, обмотанными шкурами и полотенцами, набитыми соломой мешками, прутьями, вениками. Как правило, игра затягивалась надолго, так как идущих на приступ ожидала награда: тот "всадник", который сумеет завладеть знаменем, имеет полное право перецеловать всех защитниц.
По окончании потешного боя и получения награды воины несли ладью с дарами богам и ставили на краду - колодец из бревен для погребального костра. Старейшина поджигал краду, а после того, как костер про горит, воины насыпали над пеплом курган и начинали тризну - обрядовый бой на могиле. После тризны наступало время стравы - поминовения всех павших славянского Рода. Обычная обрядовая еда: печеная говядина, дичь, курятина, вс возможные каши, из напитков - красное вино, вареный мед, пиво, квас, морсы.
В этот день отдавали предпочтение воинским утехам, но не забывали и о делах любовных. Старейшины советовали воинам проводить ночь после праздника с женщинами. Плох тот боец, который одерживает победы только над врагом на поле брани.
В последние годы все больше съезжалось гостей на славянские праздники, все больший интерес они вызывали во всех районах России. Нынешний праздник собрал в Ладославле около двух тысяч человек, среди которых скромно вела себя, ничем не выделяясь из веселой толпы, троица: двое мужчин и женщина. Один был смуглее, носил длинные черные волосы, усы и бородку. Второй сверкал сединой в пышных волосах и в его карих, светлеющих до желтого "тигриного" блеска глазах тлел странный свет печального покоя.
Женщина была на вид молода и мила, но и ее русые волосы украшала седина, а взгляд таил тот же свет понимания и покоя. Это были Егор Крутов, Ираклий Федоров и Лиза, жена Егора.
Они прибыли в Ладославль из разных мест.
Егор и Лиза - из Ковалей, небольшой деревеньки Жуковского района Брянской губернии, Ираклий - из Нижнего Новгорода, но цель их была не празднование Перунова дня, а нечто другое, готовое свершиться в этот день, и они терпеливо ожидали приглашения, наблюдая за празднеством.
- Все это безусловно интересно и полезно, - задумчиво сказал Крутов, одетый в серую холщовую рубашку с белыми погончиками, с закатанными рукавами, и в джинсы. - Однако нынешние времена требуют иных путей к возрождению духовности. Жертвоприношение - психологический и мировоззренческий тупик. Нужны новые традиции, новые символы, новые боги, если хотите.
- Может быть, тот, кто придет сегодня, укажет верный путь? - отозвался Ираклий Федотов, одетый во все белое.
- Я надеюсь на это.
- И все же, - тихо проговорила Лиза, - посмотрите на них: как много в нашей глубинке открытых, добрых, самоотверженных людей. Они работают за мизерные деньги, но готовы ехать на край света ради поддержки других и поделиться всем, что имеют. Удивительна русская безропотная терпеливость, изначальная готовность к жертве, ноне менее удивительна и решимость добиться высшей справедливости, хотя бы и ценой жизни. Они счастливы и несчастливы одновременно.
- Право быть несчастным - это один из этапов самоосознания, - сказал Крутов. - Главное, что наши люди не потеряли способности плакать и смеяться, быть грустными и веселыми ни при каких обстоятельствах. Но никогда - самодовольными! Они умеют и любить, и ненавидеть.
- Да уж, - усмехнулся Федотов, - этого у нас не отнимешь. Хотя Лиза права: русский народ действительно добр и терпелив. Правда, некий мудрец говорил, что добро - тоже зло, только скрытое.
Крутов покачал головой, начал выбираться из галдящей веселой толпы, завороженной гремящим и звенящим зрелищем потешного сражения за крепость. Спутники последовали за ним, остановились на краю поляны, в тени клена.
- Есть философы, исповедующие учение "глобальной кабалы". Не средневековой мистической Каббалы, а кабалы - как зависимости от чего-то, рабства, неволи. Поэтому учению, в мире существует три вида зла: Зло, Добро и Любовь.
- Как это? - заинтересовался Ираклий, бывший полковник военной контрразведки.
- Зло, Добро и Любовь отражают уровни зависимости. Кабала Зла питается энергией мести, энергией зла: она требует жертвы врага в любой форме. Кабала Добра тоже представляет собой форму рабства, так как требует отплатить добром за добро, навязывая обязательную конкретную отдачу. Кабала Любви, в свою очередь, есть вид неволи, потому что заставляет человека отвечать тем же.
- Это по крайней мере спорно. Могу привести множество примеров, когда человек добровольно приносил в жертву свои чувства, не требуя ответа.
На поляне, где проходили соревнования воинов, среди зрителей раздался взрыв смеха, потом вспыхнули аплодисменты. Видимо, кто-то из молодых участников сражения выкинул какое-то коленце. Крутов оглянулся, прищуриваясь.
- Я тоже могу привести аналогичные примеры.
- В таком случае, учение "глобальной кабалы" создано специально для сокрытия истинного положения в духовной сфере человечества. Кому-то выгодно представлять человека вселенским злодеем. Или ты не согласен?
- С чем я согласен, так это с апокрифом "учения" о том, что Зло - программа тестирования человечества. Федотов хмыкнул, приглаживая ладонью бородку.
:- А Добро в таком случае что? Или Любовь?
Крутов посмотрел на жену, улыбнулся.
- И они тоже, Вот Елизавета может подтвердить, она эти тесты прошла.
По губам женщины скользнула печальная и в то же время снисходительная улыбка. Но отвечать на подковырку мужа она не стала. Супруги - Егор и Лиза - понимали друг друга с полувзгляда.
Федотов вздохнул, отвернулся. Он не мог похвастать тем, что Мария понимает его, как Елизавета Егора, хотя и прожил с ней уже восемь лет.
- Ты с нами не поедешь? - спросил он спустя минуту. - Куда? - не понял Крутов.
- Мы с Машей едем в Ярославль, на фестиваль хоровой и колокольной музыки. Уже третий раз. Поехали, не пожалеешь.
- А меня с собой не возьмете? - низким голосом осведомилась Лиза.
Мужчины посмотрели на нее.
Крутов легонько обнял жену за плечи, прижал к себе.
Федотов виновато кашлянул.
- Естественно, без тебя твой старик никуда не отправится. Куда иголка, туда и нитка. Фестиваль, между прочим, международный; в нем принимают участие известные музыкальные коллективы из многих стран Европы и Америки. Откроется в Спасо-Преображенском монастыре.
- Возможно, мы там появимся, - кивнул Крутов.
- Могу встретить.
- Мы тебя и Машу сами найдем.
- Ну, конечно, ты же волхв, - проворчал Ираклий не без зависти. - А вот мы вынуждены пользоваться техническими средствами передвижения.
К разговаривающим подошла еще одна женщина, красивая, смуглолицая, черноволосая, тонкая в талии, в легком сарафане, подчеркивающем фигуру. Это была Мария.
- Пойдемте, схватки уже закончились.
Все четверо поспешили к околице деревни, миновали небольшую церквушку с медным куполом и остановились на другом конце улицы у бревенчатой хаты, по крытой позеленевшим от непогод и времени шифером.
У калитки, ведущей на подворье, судачили три старушки и старик. Увидев гостей, они примолкли, разглядывая их. Мария, не обращая на них внимания, повела прибывших за собой.
Дверь в сени отворилась без скрипа. Гостей встретила еще одна старуха с морщинистым суровым лицом, без любопытства окинула их взглядом и понесла во двор таз с водой и белым полотенцем в бурых пятнах. Дверь в горницу была низкой, мужчинам пришлось согнуться, чтобы не стукнуться макушкой о притолоку.
Взору гостей открылась большая русская печь, занимавшая треть помещения. За печью занавесками был отгорожен угол, где, очевидно, жила хозяйка дома, семидесятилетняя Домна. В горнице слева стояла кровать, на которой лежала, смущенно улыбаясь, молодая женщина с русой косой и голубыми глазами.
Возле кровати суетился старик, лысый, но с клокастой седой бородой, что-то приговаривал, наклоняясь к женщине. Рядом на стуле сидел щуплый мужичонка средних лет; а на его руках лежал завернутый в белое рядно только что родившийся младенец, елозил ручонками, двигал ножками, чмокал, но молчал. Волосы у него были длинные и белые, какие редко бывают у новорожденных.
Кругов приблизился к роженице, взял ее за руку.
- Поздравляю, Анфиса. Только зря ты не поехала в роддом, там тебе было бы легче.
- Ничего, Егор Лукич, и так все обошлось. Родная земля силы дала. Сын родился.
- Как назвали?
- Как и положено, Световидом, - неожиданным басом отозвался щуплый муж Анфисы, показывая в улыбке крепкие белые зубы. Глаза у него были светлые-светлые, прозрачные, лукавые и добрые.
- Ну, привет, Световид Родославович, - наклонился к ребенку Кругов. - Многие тебе лета.
Новорожденный замер, пытаясь открыть глаза, пустил слюнку и заулыбался, тихо пискнул.
Анфиса рассмеялась.
- Надо же, признал тебя малец, - проворчала будто из воздуха возникшая старуха, мать роженицы. - Не ошибся ты.
Подошел Ираклий, разглядывая ребенка, отступил назад, вслед за Круговым. К роженице, ее мужу и ребенку приблизились женщины, начались поздравления, охи, негромкие пожелания, смех.
- Ты уверен?- почти беззвучно спросил Федотов. - Это он?
- Ничего нельзя знать наверняка, - ответил рассеянно Кругов. - Но я уверен - это он. Серебряный мальчик.
- Почему они дали такое имя -Световид? В школе над ним не будут смеяться?
- Не будут. Это родовое имя. Его мирское имя - Сергей. Сергей Родославович.
- Сергий, значит.
Кругов кивнул, глядя на младенца в руках Лизы, который пытался схватить ее за палец.
КАБАРДИНО-БАЛКАРИЯ
Тарасов
Столица Кабардино-Балкарской Республики Нальчик стал городом с тысяча девятьсот двадцать первого года. В советские времена он отстроился, приобрел вид индустриального центра с фабриками и заводами электроприборов, телемеханической аппаратуры, станкостроительным, инструментальным и другими, а также заимел два вуза (в том числе - университет), три театра, два музея и бальнеологический горноклиматический курорт. Затем во времена перестройки и перехода от социализма к "дикому" российскому капитализму промышленность Нальчика практически развалилась, перестали работать театры и музеи, город превратился в один большой базар, торгующий всем, чем придется. Однако в начале двадцать первого века жизнь России стала меняться в лучшую сторону хотя бы статистически, и Нальчик встрепенулся, ожил, начал строиться заново. Заработали кое-какие предприятия, открылись театры, снова появился конкурс на места в высших учебных заведениях, а вместе с этими переменами оживилась и политика республики. В ней появились "правые" и "левые", подняли голову коммунисты и националисты, начали создаваться различные партии, а затем объявился и национальный "герой", начавший борьбу за отделение Кабардино-Балкарии от России: Мастафов Султан Ахмедович, балкарец по происхождению, родившийся тем не менее за пределами России, в Пакистане, спортсмен, бизнесмен, владелец ипподрома, бывшего когда-то республиканским.
Все эти сведения Тарасов почерпнул из досье на местную элиту Нальчика во время перелета из Москвы в столицу Кабардино-Балкарии. Но эта информация была лишь частью вводной, предваряющей задание. А задание Тарасов должен был получить уже на месте, во время встречи с группой, члены которой добирались к месту назначения индивидуально.
Капитану Глебу Евдокимовичу Тарасову в июне исполнилось тридцать три года. Он был высок - метр восемьдесят семь - и внушал уважение мощной фигурой, массивной, широкоплечей, перевитой мышцами без капли жира. Волосы у него были не черные, но темные, с проседью, не короткие и не длинные, глаза серые, в зеленую крапинку, нос прямой, с небольшой горбинкой, губы крупные, но твердые, слегка выступавшие скулы, высокий лоб и упрямый подбородок, говоривший о сильном характере. Несмотря на свою "крупногабаритность" и массивность, Тарасов двигался легко и непринужденно, с особой грацией хорошо тренированного человека. Правда, чтобы это увидеть, надо было обладать острым зрением и опытом наблюдателя. На людях капитан умел превращаться в добродушного медлительного богатыря, довольного жизнью и собой.
За свою военную карьеру Тарасов успел пройти несколько войн, побывать за границей, изъездить всю Россию вдоль и поперек и поучаствовать в десятках антитеррористических операций, которые оставили следы на его теле - пулевые и ножевые. Но он был профессионалом своего дела, владел уникальной казачьей системой рукопашного боя "спас" и умел выходить из самых безнадежных ситуаций живым и невредимым. Хотя дед Глеба, старый казак и первый его учитель, говорил, что в идеале воин должен не умело выпутываться из трудного положения, а не попадать в такое положение.
Выйдя из здания аэропорта, напоминавшего небольшую крепость, Тарасов закинул за спину спортивную сумку с пожитками и двинулся к стоянке автобусов, вспоминая, как он попал в элитную учебку спецназа ГРУ, где существовал негласный закон про верки новичков; тогда ему шел всего лишь двадцать пятый год, хотя за плечами уже были Чечня и Таджикистан.
Новичков в учебке ждало нелегкое испытание: после тестов на физкондицию, которые Глеб прошел легко, их "ломали" на занятиях рукопашкой все сотрудники спецкоманды, кто хотел размяться. Тарасова "ломали" пятнадцать человек, но лишь один из них - инструктор по рукопашному бою "дед" Васильев - смог работать с Глебом на равных. Тарасов легко уходил от любых захватов и ударов, что казалось удивительным при его видимой громоздкости, а в тычковой технике ему не было равных. Но заметили его основные способности - бесшумность, нестандартность мышления при проведении операций и способность перевоплощаться - далеко не сразу. Лишь в тридцать лет он стал старшим лейтенантом Пермского СОБРа, затемч леном группы спецназа ГРУ "Омега". В тридцать два Тарасову присвоили звание капитана, но уже в сверхсекретном подразделении, подчиненном непосредственно начальнику президентской службы безопасности. Это была группа специального назначения "Хорс", О которой ничего не знали другие спецслужбы, в том числе ФСБ. Действовала она только по заданиям президента.
Убедившись, что за ним никто не следит, Тарасов сел в душный автобус вместе с двумя десятками пассажиров рейса Москва - Нальчик, встретил любопытный взгляд молодой женщины с ребенком, и мысли капитана свернули к воспоминаниям о собственной семейной жизни.
Женился он еще в двадцать два года, влюбившись без памяти в дочку командира полка, которой тоже приглянулся бравый сержант-сверхсрочник, способный за себя постоять и читавший наизусть Омара Хайяма. Когда ему исполнилось двадцать пять, у четы Тарасовых появилась дочка Акулина. Однако тогда уже их семейные отношения начали ухудшаться, молодая и красивая Людмила все чаще приходила в ярость по пустякам, ждать мужа из многочисленных командировок ей надоело, и рождение дочери ее не успокоило и не разрядило ситуацию. Через два года после этого она ушла от Глеба, забрав дочь.
Однако спустя год он узнал, что Людмила пустилась во все тяжкие, запила, стала употреблять наркотики. Тогда Глеб отпросился в увольнение, приехал в Кострому, где в то время обосновалась бывшая жена, попытался ее образумить, а когда не удалось - просто забрал дочь и уехал по месту службы, в Подмосковье. Самое интересное, что разыскивать его Людмила не стала. Лишь через три месяца в Москву приехал отец Люды, ставший к тому моменту пенсионером; поговорил с бывшим зятем, убедился, что внучка содержится в хороших условиях, и уехал, успокоенный. Ему было чем заняться к старости: бывший полковник ВДВ имел от четырех детей семь внуков, не считая Акулины.
Конечно, Глеб не мог много времени проводить с дочкой, интенсивно разъезжая по стране, исчезая иногда на две-три недели сразу. С Акулиной занималась сначала няня, потом мать Глеба и двоюродные сестры. Но затем мама умерла от сердечного приступа, и Тарасов отвез дочку в Вологду, к друзьям детства, у которых не было своих детей, к Сергею и Татьяне Зощенко.
Сергей слыл в Вологде известным коммерсантом, сумел открыть свое дело, - его предприятие изготовляло отличного качества льняные и полотняные ткани, не уступавшие западным, - и с энтузиазмом согласился принять в семью пятилетнюю дочку Глеба. С тех пор она жила у Сергея и Тани, а Тарасов приезжал к ним, как только выдавалась свободная минутка. Что дочка ждет его, души в отце не чает и мечтает о поездках на родину отца, Глеб знал абсолютно точно. Когда Акулине исполнилось восемь лет, она все чаще вспоминала об отце (и очень редко о матери), о чем Глебу докладывали потом воспитатели.
Девочка быстро научилась читать, увлеклась рисованием, хорошо училась, очень рано у нее проявились необычные способности: она совершенно точно предсказывала будущее, особенно если это будущее обещало неприятности или несчастья. Сергей рассказал Глебу случай, когда шестилетняя Акулина не пустила его и Татьяну на работу. Жили Зощенко на улице Петина и ездили в офис по улице Мира, пересекающей железнодорожные пути. И вот именно в тот момент, когда они должны были ехать по мосту через железную дорогу, мост рухнул, в аварию попали два десятка автомашин, многие водители получили серьезные травмы, трое разбились насмерть. Таким образом, оказалось, что "закапризничавшая" вплоть до слез Акулина спасла своих приемных родителей.
Она и в дальнейшем чувствовала изменения полевой обстановки в окрестностях Вологды и не раз удивляла Сергея с Татьяной точностью предсказаний, выглядевших как фантазии ребенка, но отражавших действительность.
Глеб улыбнулся, вызвав в памяти образ дочери с длинной светлой косой, пухлыми губками и слегка удлиненным разрезом зеленоватых глаз. Подмигнул изображению и получил ответное ментальное подмигивание: их соединял канал вне чувственного восприятия, и Тарасов всегда наверняка знал, хорошо дочери в данный момент или плохо. Он и сам обладал кое-какими необычными, с точки зрения нормального человека, способностями: видел в полной темноте, ощущал колебания электромагнитных полей, обладал великолепной интуицией, не раз спасавшей ему жизнь, и мог переходить в скоростной режим движения. Впрочем, это состояние касалось всего образа жизни и называлось темпом. Обладатель темпа усилием воли переходил в измененное состояние сознания и ускорял физиологические процессы организма. Научиться этому было можно, хотя и архитрудно, однако Глеб имел задатки пара норма от рождения, а указания деда и долгие тренировки лишь усилили эффект.
Автобус остановился на площади, возле автовокзала. Тарасов не спеша вышел, окунувшись в облако зноя: температура воздуха здесь держалась под тридцать пять градусов. Люди кругом вяло спешили по своим делам, утомленные зноем, медленно двигались потоки автомобилей, водители которых и пассажиры также изнывали от жары, и никто не обращал внимания на столичного гостя.
Глеб направился к гостинице "Нальчик" в квартале от автовокзала, где ему был заказан номер. В скверике напротив гостиницы он увидел круглолицего человечка с раскосыми глазами, похожего на японца. Он читал газету, одетый, несмотря на жару, в костюм песочного цвета, клетчатую рубаху и летние туфли. Но это был не японец, а эскимос, старлей, член группы, и звали его Имтук Тулунович Анылгин. Хотя в группе он был известен под кличкой Терминатор.
Вообще члены группы никогда не звали друг друга по имени и отзывались только на клички. Тарасова называли Старым, командира группы майора Тихончука - Хохол, подрывника Алексея - Хана, компьютерщика и связиста Сашу - Ухо, снайпера Колю - Черкес, и так далее. Терминатор в группе исполнял обязанности следопыта, охотника и второго снайпера, а в периоды подготовки к операции - завхоза. В Нальчик он отправился раньше всех и теперь ждал прибытия группы.
Тарасов прошел мимо, разворачивая жевательную резинку. Терминатор не пошевелился. Все было спокойно. Тогда Глеб вошел в гостиницу, подал в окошко администратора паспорт на имя Саакпаева Ильи Бешбалыковича и вскоре осматривал одноместный номер на третьем этаже здания с окном во двор. Когда он уже умылся с дороги и переоделся, в дверь тихо стукнули три раза.
Глеб открыл. Вошел Хохол, командир группы, жилистый, вислоусый, морщинистый, темнолицый, всем своим обликом подтверждавший справедливость данной ему клички.
Майору Тихончуку Владимиру Сергеевичу пошел тридцать шестой год, был он крепок, силен, хитер, великолепно владел армейской боевой системой, всеми видами оружия, а главное - умел руководить и вовремя уводить группу с места действия. В результате за два года работы группа не потеряла ни одного бойца убитым или раненым.
- Слушай анекдот, - сказал он вместо приветствия. - Идет лысый мужик по пустыне. Вдруг из-за угла чья-то рука - хвать его за волосы и шмяк об асфальт!
Тарасов подождал, сказал ровным голосом: - Это все?
- А тебе мало? - рассмеялся майор. - Что такой невеселый? В самолете не выспался? Пить-есть хочешь? Сейчас сообразим. Слушай еще анекдот. Инспектирующий генерал распекает офицеров полка, все более распаляясь. "Разве это военная часть? Это бардак! А случись тревога?! А война?! Кто Родину за вас защищать будет?! Я, что ли?! Мне она и на хер не нужна!.."
Тарасов наконец улыбнулся.
- Похоже на правду. Где остальные ребята? Что с заданием?
Тихончук-Хохол сделался серьезным.
- Черкес будет к вечеру, Ухо уже работает, остальные ждут. Стемнеет, соберемся на квартире у наводчика, разберемся, что к чему. А пока изучай. - Майор подал Тарасову тонкую брошюру.
-Что это?
- История тюрков.
- Что? - удивился Глеб, расстегивая пуговицу на рубашке. - Зачем?
- Мы будем иметь дело с местным населением, большинство которого - балкарцы, кабардинцы, кумыки и каракалпаки, то есть тюрки, надо знать их обычаи. И объект наш, между прочим, тоже тюрк, балкарец. - Тихончук заметил блеснувшую на шее Тарасова цепочку. - Что это? Крест? Кулон?
Глеб качнул головой.
- Талисман. Дед подарил. Ты что, в первый раз видишь? Я всегда его с собой ношу.
- Не видел. Сними, лишняя примета.
- Не могу, это защита. Да и сейчас почти все кресты на цепях носят.
Командир группы нахмурился.
- Не мне тебе объяснять, что такие вещи недопустимы. Хочешь, чтобы тебя потом опознали?
Тарасов подумал, снял с шеи тяжелый серебряный кругляш с выбитыми на нем символами: две двусторонние пятизубые "вилки" крест-накрест и четыре правых свастики, - спрятал в карман.
- Покажи, - заинтересованно протянул руку Тихончук.
Поколебавшись, Глеб подал ему кругляш.
- Интересная штуковина, - хмыкнул майор. - Знаки какие-то... руны, что ли? Что они обозначают?
- Это старославянский амулет Рука Бога, символ Свентовита, высшего божества древних славян, приносящего победу в войне. Обеспечивает защиту от нападения врагов с четырех сторон света.
Тихончук еще раз хмыкнул, вернул талисман.
- Несть числа тайнам мира сего. В эти колдовские штучки я не верю, но верить не препятствую. Носи на здоровье, только не на задании.
- Он будет со мной, - упрямо сдвинул брови Глеб. - Хорошо, хорошо, только убери с глаз долой. Пошли обедать, я тоже с утра не емши, на воде и на прохладительных напитках. Жарко тут у них, спасу нет.
По давней традиции "не светиться" в гостиницах обедать отправились в более шумное место, где много посетителей, и возле городского парка нашли кафе "Уют", забитое до предела потными телами служащих местных предприятий. Понюхав ароматы зала, Хохол покачал головой и повел Тарасова в ресторан "Эльбрус", располагавшийся в сотне шагов от кафе.
Народу в ресторане было не в пример меньше, по залу шелестел легкий ветерок работающего кондиционера, зато и цены здесь держались потолочные, хотя вряд ли гарантировали особое качество продукции.
- Ни фига себе! - пробормотал Глеб, пробежав глазами меню. - Обыкновенный бифштекс - четыреста тридцать рублей!
- Во-первых, не обыкновенный, а из мяса, - ухмыльнулся Тихончук. - Во-вторых, это не самая дорогая еда в мире. Ты в Испании или Англии бывал?
- Нет, в Алжире был, в Боготе, в Польше...
- Так вот, самым дорогим блюдом в мире является испанский шафран из тычинок и рыльцев крокуса. Его цена - двести с лишним фунтов стерлингов за сто граммов, или около четырехсот долларов.
- Неужели тебе удалось его попробовать? - недоверчиво прищурился Тарасов.
- А то!.. - самодовольно приосанился майор, потом подумал и со вздохом признался: - Впрочем, не буду врать, шафран я только видел издали. Заказывай, не стесняйся, сегодня плачу я.
Тарасов пожал плечами, заказал грибной жульен, фасолевый суп, форель и кофе. Тихончук, вопреки своим запросам, также остановил выбор на форели, и они без особых изысков пообедали, автоматически сканируя зал ресторана полем внимания. Однако все было тихо и спокойно, никто не следил за ними из-за штор и портьер, никто не вызывал подозрений и не проявлял интереса к гостям.
- Расходимся, - сказал майор, когда они вышли из ресторана, разомлевшие от еды, в пекло улицы. - Особенно не разгуливайся, а после шести будь у себя. Изучай материал.
Тарасов проводил командира группы взглядом и неторопливо побрел вдоль парка к центру города, разглядывая витрины магазинов, но не заходя в них. Обычно он посещал детские магазины, чтобы купить дочке игрушки или сувениры, но только после выполнения задания.
Выяснив у продавца газетно-журнального киоска, что "Детский мир" находится на проспекте Ленина, недалеко от гостиницы, в свою очередь, располагавшейся на улице Лермонтова, Тарасов купил две бутылки минеральной воды, отметил стоическую позу Терминатора, все так же изучавшего газету в сквере (потрясающее терпение у человека!), и поднялся к себе в номер. С удовольствием принял душ, осушил полбутылки ледяного нарзана и растянулся в одних плавках на кровати, взяв в руки "материал" майора.
До вечера Глеб изучал брошюру, узнав много интересного о тюрках вообще и о балкарцах в частности.
Оказалось, что тюркская этнолингвистическая общность включает в себя множество народов, стоящих на разных ступенях культурного, экономического и социального развития. Одни из них, такие, как якуты, тувинцы, шорцы, сохранили языческую веру своих пращуров, другие приняли буддизм, ислам, христианство: хакасы, татары, туркмены, казахи, каракалпаки, кыргызы, узбеки, башкиры, чуваши, кумыки, карачаевцы, балкарцы и так далее. За последние две тысячи лет неоднократно возникали и рушились великие кочевые империи, волнами расходились по Евразии тюркские племена, сгорая в огне междоусобных смут, войн и стихийных бедствий, рождались и умирали мифы и легенды о могуществе татаро-монголов, гагаузских племен и туркменских князей, возлагавших на себя венец "особой исторической предназначенности", и только одна легенда, не соответствующая действительности, но защищенная ортодоксами-историками, выжила и породила некую "виртуальную" реальность: легенда о татаро-монгольском иге. Во времена, коим приписывалось владычество великих кочевников, существовала единая Великая Русско-Ордынская Империя, завоевавшая полмира и никогда не воевавшая с монголами и татарами, которые сами были простыми воинами Империи.
Вычитал Глеб и кое-какие подробности о жизни кабардинцев и балкарцев, наравне с кыргызами представлявших собой самые древние тюркоязычные народы Центральной Азии.
Впервые они упоминались в конце третьего века до нашей эры в китайских источниках. Последующие столетия их бурной, полной драматизма истории были наполнены борьбой с кочевыми ордами гуннов, уйгуров, жужаней, монголов за самостоятельное существование. Сражались балкарцы, несмотря на малочисленность, отчаянно, и в девятом веке наступил звездный час в их истории, когда вместе с кыргызами они разгромили уйгуров и стали независимой частью Кыргызскогo каганата.
Длилась эта идиллия до тринадцатого века, пока кыргызов не потеснила Великорусская Ордынская Империя, разбив их этнический массив на восточно-туркестанскую и саяно-алтайскую группы. Балкарские отряды стали нести военную службу в рядах регулярного Русско-Ордынского войска на территории Монголии и Туркестана, а затем балкарцы и многие другие малые народы переселились к отрогам Западного Тянь-Шаня, попали в зависимость от халха-монголов и джунгаров и стали вести нескончаемую войну за независимость. Ничего не было удивительного в том, что и в начале двадцать первого века в рядах борцов за свободу и счастье народа появлялись национальные лидеры, ради власти готовые отделить республику от России, как это случилось в Чечне, Ингушетии, Татарстане и даже на Урале, который некие политики хотели сделать "свободной Уральской республикой" и вывести из состава Российской Федерации.
Таков был и "балкарский орел" Султан Мастафов, бизнесмен, депутат Городского собрания, открыто призывающий к вооруженной борьбе против "завоевателей" русских, подогревающий сепаратистские настроения и национальную неприязнь и умело инспирировавший конфликты на этническо-религиозной почве на всей территории Кабардино-Балкарии.
Цель группы, в которую входил Глеб Тарасов, была "нейтрализация угрозы конституционному строю", то есть захват Мастафова и переправка его в Москву, где с ним должны были работать другие люди. Если захват по каким-то причинам был невозможен, командир группы решал на месте, оставлять объект в живых или нет. Правда, обычно группа справлялась с заданием и до ликвидации объекта дело не доходило.
Группа особого назначения "Хорс" была создана лично президентом Прямушиным, бывшим полковником спецслужб, из самых сильных и засекреченных профессионалов Главного разведуправления Генерального штаба Российской Армии и спецвойск МВД для "защиты Конституции России". Ее численность была невелика: десять человек занимались разведкой, сбором данных и анализом обстановки, обеспечением исполнителей всем необходимым, используя самые современные технологии и системы, вплоть до компьютерных сетей Министерства обороны, семь человек представляли собой активное ядро, отряд исполнителей, способных действовать адекватно в любой экстремальной ситуации. Бойцом этого подразделения и был капитан Тарасов.
В начале седьмого к нему зашел Тихончук.
- Запоминай адрес: улица Пушкина, семьдесят семь, квартира три. Это рядом с телевышкой. Встречаемся в половине восьмого. Начинаем работать, поэтому проверься.
- Обижаешь, начальник. Все прибыли?
- Вопрос отметаю как лишний. Проштудировал материальчик?
- Вопрос отметаю как лишний.
- Ага, тогда на вот, почитай еще. - Хохол протянул Тарасову лист бумаги с текстом на русском и балкарском языках. - Это обращение местного Союза национального самосознания к народу. Любопытный документик.
Майор ушел.
Глеб разгладил бумагу и прочитал: "Мы, молодые защитники Отечества, обращаемся ко всем тем, кому надоело жить в этом бардаке под игом пришельцев с севера, в стране, созданной обалдевшими от маразма и застарелых амбиций функционерами КПСС, дело которых продолжили их бывшие ученики-комсомольцы и агенты спецслужб. Эти люди монополизировали право определять наше будущее! Они украли и распродали государство, которое на своих костях тысячи лет строили наши деды и прадеды. Они поставили нас на огромные деньги, взяв под бешеные проценты займы на Западе, а отдавать их придется нам, наши детям и внукам, всему народу! Они сделали нас рабами собственного разгильдяйства, оставаясь неприкасаемыми. Они предали народ, пообещав старикам покой, молодым работу, и ничего не сделали! Зато они имеют власть и шикарные дачи..."
Глеб хмыкнул, повертел в руках листок, дочитал концовку: "Пора нам самим осуществить свое право определять нашу судьбу и решать за себя наши проблемы! Для начала надо немедленно объявить независимость нашей маленькой, униженной, страдающей, но гордой Республики от Российского монстра! Пусть Россия идет своим путем, мы пойдем своим! Присоединяйся к нам! Если ты с нами, если ты хочешь жить свободно, в принадлежащем только тебе мире, хочешь строить его и защищать, иметь свой кусок хлеба, вступай в наш Союз! Мы изгоним завоевателей с наших земель, сбросим ярмо рабства и станем Великой Державой! Кто не с нами, тот против нас!"
Молодец, господин Мастафов, подумал Глеб, пряча листовку в карман. Знает, какие струны необходимо задеть в душе каждого, чтобы взыграли националистические настроения. Он действительно опасен.
В половине восьмого Тарасов отыскал нужную квартиру, за которой вел наблюдение еще один член группы Коля Черкес, подавший капитану условный знак, что все спокойно. Глеб постучал в обитую черным дерматином дверь, его впустили. В двухкомнатной квартирке, в которой почти полностью отсутствовала мебель, собрались все, с кем Тарасов работал уже два года.
Алексей Хана в расстегнутой до пупа рубашке потягивал пиво. Роман по кличке Ром тоже держал в руке жестянку с пивом. Он жары не боялся и был одет в серый костюм с галстуком. Саша-компьютерщик по кличке Ухо сидел за столом и колдовал над хайдером . Очкастый, тощий, вихрастый, он не производил впечатления супермена, однако был прекрасным специалистом своего дела, мог взломать защиту любого сервера и при нужде постоять за себя, владея универсальной боевой системой. В группу он перешел из Управления специальных операций ФСБ.
Терминатор, так же спокойно переносивший жару и духоту, несмотря на менталитет северного человека, осклабился, увидев Тарасова, и помахал ему рукой. Он следил за улицей. Почему-то эскимос относился к Глебу с большим расположением, чем к остальным коллегам.
Глеб поздоровался с ним за руку, подставил ладонь под удар Алексея, обнял Романа и потрепал по плечу Сашу.
- Не могу представить тебя без компа. Ты, наверное, и спишь с ним.
- Это его приставная рука, вернее, голова, - хохотнул загорелый улыбчивый Роман, постриженный почти под ноль. - Причем основная. - Он повернулся к Тарасову. - Тебе атаман давал читать листовку? Что ты об этом думаешь?
- По большому счету, составитель текста прав, вмешался в разговор Хана. - Особенно в части предательства властителей и олигархов. Я бы их сам передавил как тараканов.
- Мне больше понравилось про быдло, - сказал Глеб, поднявшееся на вершины власти. Из грязи в князи. Что в Думу, что в правительство.
- Надо подкинуть президенту идейку почистить верхние эшелоны, - кивнул Роман. - Делегируйте меня к нему.
